Дело Яна Рокотова. Статья 88 УК РСФСР - расстрел

Вообще, в московской теневой среде никакого Яна Рокотова не знали: для них он был просто Купец Косой как и его "друзья" Владислав Файбишенко по кличке Владик (Червончик) и Дмитрий Яковлев по кличке Дим Димыч. А Рокотов и правда слегка косил на один глаз после того, как в детстве одноклассница нечаянно ткнула в него карандашом.

Больше того, фамилия Рокотов и отчество Тимофеевич, под которыми он был судим и вошёл в историю, – ненастоящие. Его имя от рождения – Ян Александрович Орликов. Отец был старым ленинским большевиком, энтузиастом коммунистической стройки. Рано лишившись жены, он отдал сына на воспитание бабушке и тёткам. Одна из них прописала Яна в своей московской коммуналке, для чего его пришлось усыновить под отчеством и фамилией её мужа Тимофея Рокотова.

Причём повсеместно утверждается, что это не кто иной, как Тимофей Арнольдович Рокотов, известный в своё время литературовед, который в 38-м возглавлял журнал «Интернациональная литература».

Это важно хотя бы потому, что помогает отсечь распространённую ложь, будто отец Яна Косого был ещё до войны арестован и расстрелян. Главред Рокотов, поставленный в самое кровавое время на место репрессированного коллеги, согласовывал с властями каждый свой шаг и прилежно повторял штампы советской пропаганды. На посту он продержался недолго, но гонений на него не было, и он умер в 1945-м, а до того вёл датированную переписку с некоторыми иностранными писателями.

В свою очередь, настоящий отец Александр Орликов во время процесса над сыном в 61-м находился на пенсии и тщетно умолял Хрущёва предотвратить расстрел. В письме он отметил, что «40 лет работал на стройках и заводах оборонного значения» и «за свою работу награждён орденом и медалями».

А вот сам Ян Рокотов как раз прошёл через сталинские лагеря по 58-й «политической» статье УК РСФСР – «контрреволюционная деятельность». Это ещё одна мутная история, наполовину состоящая из мифов, в том числе выдуманных им самим.
Например, советскому историку, профессору Исааку Фильштинскому, своему солагернику в начале 50-х, Ян поведал, что на лесоповале его так нещадно избивали за невыполнение нормы, что он будто бы получил тяжёлое психическое расстройство и потерю памяти. Он «утратил способность сознательно воспринимать действительность» и даже «не узнал человека, недавно работавшего с ним в одной бригаде», сочувственно пишет в мемуарах диссидент Фильштинский.

Рокотова избивали, это факт. Такова была в принципе участь всех не блатных: уголовники сваливали на них свою часть работы, били за невыполнение, и вдобавок им доставалось от охранников. Однако будущий теневой магнат с юности был приспособленец и хитрец. Он умел везде найти свою нишу и, скорее всего, сотрудничал с оперативной частью, за что получил относительный комфорт, никакого расстройства и потери памяти у него не было, говорит учитель истории, ведущий и эксперт популярно-исторических программ на радио и ТВ Алексей Кузнецов.

Даже Фильшинский косвенно подтверждает его лагерное благополучие: «К тому времени, когда Ян появился в нашем бараке... с него были сняты режимные ограничения... Молодые жизненные силы Яна взяли своё... Он даже сумел как-то «приспособиться» к лагерным условиям... и, когда, уже после смерти Сталина, дело его было пересмотрено, покидал лагерь с большим, набитым «имуществом» чемоданом, в новеньком, неизвестно где сшитом костюме».

Кстати, годы спустя, уже будучи валютным «королём», Рокотов был осведомителем Петровки, 38 – время от времени сдавал им свою же «мелкую рыбёшку» и не таких уж ценных коллег, а в ответ милиция закрывала глаза на его собственную деятельность, возможно, не догадываясь о её масштабах.

Родной отец Яна в упомянутом письме Хрущёву подтверждает, что в институт сын так и не поступил, потому что был арестован сразу после школы, в 17 лет.

Больше того, по утверждению Хруцкого, Рокотов купил аттестат за 10 классов. А в школе вместо учёбы был занят другим – спекулировал марками и позже продавал абонементы на подписные издания у магазина на Кузнецком Мосту.

Говорят, впрочем, что Ян Косой при полном отсутствии академических знаний был начитан. А судят об этом в основном по тому, что на своём процессе по валютному делу он шутливо цитировал «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова. Этот роман явно был его настольной книгой – во многом он словно напрямую копировал облик и повадки подпольного миллионера Корейко.

Как и Корейко, Рокотов умело маскировался под самого заурядного советского гражданина, жил в тесной комнатушке и ходил в неизменном сером костюме, даже на суде был в нём. И в точности как Корейко, он держал свой капитал в самом обычном чемодане, который то прятал у знакомых, то оставлял на вокзале в камере хранения.

Однажды, почуяв за собой слежку, Рокотов решил проверить, прослушивают ли его телефон: позвонил ничего не подозревавшему приятелю и попросил его на время забрать некий чемодан с вещами, которыми он «сильно дорожит». Приятеля вскоре схватили вместе с заветным чемоданом, однако внутри оказалось только мыло, мочалка и грязное бельё.

Но в конце концов с настоящим «золотым» чемоданом, набитым валютой и золотыми монетами на несколько миллионов советских рублей, взяли самого Яна Косого – по иронии, именно у вокзальной камеры хранения. Прежде чем там появиться, он провернул сложный, как ему казалось, манёвр – меняя электрички, уехал довольно далеко в Подмосковье и так же вернулся. Но на Ярославском его ждала замаскированная засада.

Однажды, почуяв за собой слежку, Рокотов решил проверить, прослушивают ли его телефон: позвонил ничего не подозревавшему приятелю и попросил его на время забрать некий чемодан с вещами, которыми он «сильно дорожит». Приятеля вскоре схватили вместе с заветным чемоданом, однако внутри оказалось только мыло, мочалка и грязное бельё.

Но в конце концов с настоящим «золотым» чемоданом, набитым валютой и золотыми монетами на несколько миллионов советских рублей, взяли самого Яна Косого – по иронии, именно у вокзальной камеры хранения. Прежде чем там появиться, он провернул сложный, как ему казалось, манёвр – меняя электрички, уехал довольно далеко в Подмосковье и так же вернулся. Но на Ярославском его ждала замаскированная засада.

«Но иностранцам всё равно было выгоднее иметь дело с такими, как Рокотов, они платили за «бакс» по 20-25 рублей, - пишет Фёдор Раззаков в своей книге «Начало теневой экономики». - Помимо них, Рокотов имел дело с «восточными иностранцами», которые продавали за доллары и рубли золотые монеты царской России. По ценам швейцарского банка такой рубль стоил 9 долларов, а Рокотов покупал их за 20. Затем он продавал их в Москве за 1,5 тысячи рублей за одну монету. За один вечер подобной «работы» он умудрялся зарабатывать по 50 тысяч рублей».

Историк Фильштинский добавляет: «По доходившим до меня слухам, Ян сумел войти в контакт с каким-то западногерманским банком. Внося в этот банк марки, приезжавшие в СССР иностранцы получали от Яна советские деньги по выгодному курсу, и, напротив, выезжавшие за границу советские люди, выдав Яну советские деньги, получали за границей соответствующую сумму в валюте. Одна моя бывшая солагерница шёпотом рассказывала мне, что обороты Яна достигали многих десятков тысяч рублей».

За торговлю валютой, независимо от сумм и навара, расстрел никому не грозил – по советскому закону полагалось всего-то от 3 до 8 лет тюрьмы. А валютчики, с готовностью раскрывавшие подпольные схемы, имели все основания надеяться на мягкий приговор. Однако в итоге получили по полной – 8 лет.

На этом дело должно бы кончиться, но вышло непредвиденное. Вопреки всем кодексам и юридическим нормам, Рокотова сотоварищи ещё дважды судили по тем же обвинениям, перечеркнув первый законный приговор. И всякий раз – по свежеиспечённым законам, что вообще считается вопиющим, немыслимым нарушением.

Так, второй суд уже руководствовался не конституцией и действительными на момент ареста нормами УК, а вышедшим позже правительственным указом, который повысил наказание за валютные операции до 15 лет. Но и этого срока оказалось мало. К третьему по счёту суду подоспел новенький указ, куда вписали «высшую меру». Рокотова и Файбишенко тут же постановили расстрелять, без права обжалования приговора. Позже к расстрелу приговорили и Яковлева, хотя само руководство КГБ просило этого не делать, поскольку он оказал ценную помощь органам.

Режиссёр Георгий Гаврилов: «Понятно, что если бы валютчики знали, что им грозит смертная казнь, они бы задумались, а стоит ли рисковать жизнью. Государство их подло обмануло».

Хрущёва публично положили на лопатки, подмочили репутацию СССР – этого он стерпеть не мог. Вернувшись, потребовал отчётов по делам валютчиков и фарцовщиков и пришёл в ярость, узнав, что пойманным грозит не больше 8 лет. Теперь его могли успокоить только расстрелы. Свирепствуя на пленумах ЦК, он потрясал коллективными письмами советских рабочих, возмущавшихся мягкостью суда к «наглым преступным шайкам».

Чтобы никто не усомнился в необходимости «высшей меры», все центральные газеты принялись раздувать сплетни и небылицы: о шикарных квартирах и дачах Рокотова, гареме актрис и манекенщиц на его содержании, безумных кутежах... Но вот Эдуард Хруцкий, которого нельзя уличить в попытке обелить Рокотова, заявляет в своих воспоминаниях: «Всё это туфта». Известно, что Ян сожительствовал с бывшей любовницей Берии Валентиной Дроздовой.

После дела Рокотова только за 9 месяцев, с ноября 1962-го по июль 1963-го, суды вынесли ещё 163 смертных приговора.

Статья 88 УК РСФСР, которую валютчики меж собой называли «бабочкой», оставалась в ужесточённом варианте вплоть до 1990 года. Окончательно её отменили только в 1994-м.